Актёр, драматург и режиссёр Владислав Граковский родился в 1967 года в Караганде (Казахстан). После окончания в 1989 году Театрально-художественного института имени Островского в Ташкенте (Узбекистан) он работал актёром и режиссёром в Ташкентском и Самарском академическом театре драмы. С 2002 года живёт и работает в Германии. Граковский работал в Европейском театре в Бонне, Интернациональном театре во Франкфурте, а в 2013 году основал свой собственный театр перформативных искусств «Театральное ателье» в Штутгарте. Сегодня он делится с нашими читателями своим актёрским и жизненным опытом.
— Влад, ты родился в творческой семье, либо стал первым представителем актёрской профессии?
— Это – очень интересная история. Дело в том, что мои предки – бабушка и дедушка – жили в те времена, когда не было возможности зарабатывать творчеством. Мой латышский дед играл на скрипке, а еврейский дед – играл в каком-то театре роль Тевье-молочника. Но мой первый дед погиб во время сталинских репрессий, а второй – во время войны, поэтому прямой информации о них у меня нет. Мой папа очень хорошо танцевал, но в послевоенное время следовало тоже зарабатывать руками, и он был очень мастеровым – долгое работал на заводе, потому получил образование и стал инженерном по обработке холодных металлов. Его однокашники составили костяк курса Ташкентского хореографического училища, а один из них позже даже стад диктором этого училища. Моя мама что-то с удовольствием писала, но и ей нужно было зарабатывать, поэтому она стала преподавателем английского языка вместо того, чтобы работать журналистом на радио. Мой старший брат Вадим, когда мы ещё жили в Караганде, первым стал заниматься в драматическом кружке при местном Дворце культуры. Я с детства за этим смотрел, мне было интересно, я ходил к брату на репетиции, помогал ему учить роль, но и думать не думал, что меня это как-то коснётся. Вадим этим занимался, поступал в театральный институт. А когда я учился в восьмом классе, то брат предложил мне пойти в молодёжную группу театральной студии. Я согласился, видимо, потому что там было много девочек, и всё завертелось…
— С 1989 по 2001 год ты работал актёром и режиссёром в Русском Академическом театре драмы имени Горького в Ташкенте…
— Да, я работал в Ташкенте с маленькой командировкой в Самару – с 1994-го по 1995-й год. Это было очень смешно, потому что Самарский театр тоже носил имя Горького, так что, по большому счёту, поменялось только название города.
… и что тебя сподвигло в 2000-х годах уехать в Германию?
— Я в то время как раз работал в Самаре, и мои родители предложили мне ехать в Германию. Я не хотел ехать, потому что мой мастер, у которого я учился, хотел сделать меня своим преемником и руководителем этого театра. Но теперь я понимаю, что я всё правильно сделал, уехав. Я единственный из десяти членов моей семьи был против, однако я согласился, подчинившись большинству. Мы подали документы и шесть лет ждали вызов. Это было такой безвременье: с одной стороны, я не мог ни на чём «завязываться», а с другой стороны, нужно было как-то зарабатывать на жизнь.
— Как проходила твоя начальная адаптация в Германии?
— Я не открою никому никакой Америки, когда скажу, что первые годы я вообще хотел выть, когда понимал, что никому тут и не нужен. У некоторых в Германии имелись знакомые или родственники, а у нас никого не было. Так получилось, что в общежитии, где мы жили, толком не было представителя от властей, поэтому я помогал всем нашим пенсионерам, например, открыть счёт в банке и т.д. Но это никак не было связано с профессией, а нам говорили: пишите резюме, однако никто не объяснял, как именно их нужно составлять. Теперь я понимаю, что писал их неправильно, поэтому все мои «писания» оказались в мусорной корзине. А потом очень неожиданно первый в Германии камерный театр в Бонне, который основал Клаус Марто, прислал мне приглашение на собеседование. В то время им руководила его вдова, Гизела Пфлюградт-Марто, а я по программе „Otto Benike“ как раз оказался неподалёку – в Кёнигсвинтере, поэтому я приехал, мы поговорили с Гизелой, и она мне предложила место ассистента режиссёра. Я, естественно, согласился. До этого я посмотрел спектакль, а после его окончания Гизела налила себе вино и предложила мне. Я вспомнил как мне говорили, что в подобных случаях в никое случае нельзя соглашаться, но я сказал: «Наливайте!». Единственной проблемой было найти жильё, и тоже произошло какое-то чудо, и я кое-как в хорошем студенческом общежитии нашёл комнату. Мне её сдали, и я оказался гражданином Бонна, мне выдали соответствующую бумагу. Я ходил в театры, музеи и т.д. Затем этот контракт закончился, я вернулся в Эсслинген, здесь долго искал работу, подрабатывал «на стороне», хотя у меня постоянно были разные частные театральные проекты. Однако за них платили не очень много, поэтому мне приходилось работать киномехаником, уборщиком, когда закрылся Дом кино, и продавцом в магазине, – типичная эмигрантская история.
— А когда ты пришёл к мысли, что нужно организовать своё дело, чтобы не зависеть от посторонних? Что было сначала – «Театральная группа Владислава Граковского» или «Театральное ателье»?
— Сначала была «Театральная группа», я назвал её так, потому что много раз слышал название «Театр», но для меня театр – это был либо какой-то стационар, либо постоянный репертуар. У меня же не имелось ни того, ни другого, зато было несколько актёров. Мы всё делали во Франкфурте, просто жили все в разных городах – Ханау, Дармштадт, Франкфурт и т.д. Затем частично актёры стали появляться в Штутгарте и его окрестностях, и я понял, что театром это назвать странно, так как не существовало никакой привязки, а своим именем мне его называть не хотелось. Мы в Штутгарте искали какое-то помещение, но это было нелегко. Во-первых, дорого, во-вторых, оно не подходило по каким-то данным. 10 лет назад мы нашли помещение. Там действительно было ателье – мастерская по пошиву одежды, и хозяйка предложила нам фойе. Мы там с пятницы по воскресенье в течение полутора лет играли спектакли, а затем всё убирали, и там продолжала работать мастерская. Затем мастерская оттуда съехала, а хозяйка предложила нам остаться. В «Театральном ателье» у нас постоянный репертуар на немецком языке, каждый год – три-четыре премьеры как классических, так и современных авторов, и мы уже вот несколько лет как стали частью театрального ландшафта Штутгарта. Особый успех имели постановки «Идиот» по Достоевскому и «Бог резни» по Реза.
— Теперь давай поговорим о твоих киноролях. В 2010 году фильм „The Night Father Christmas Died“ («В эту ночь Дед Мороз умер»), в котором ты сыграл одну из главных ролей, был номинирован на премию „Oscar“.
— Я думал, что смогу быстро адаптироваться, но оказалось, что тут своих хватает. Я помню, как покойный Роман Козак спрашивал меня: «Почему ты не ставишь Германии?», а я ему отвечал: «Вы, Роман, много ставите, поэтому я не ставлю!». А с кино было примерно так же: думал, что сначала пойду в массовку, там меня заметят и дадут роль побольше и т.д., но затем я понял, что если ты – в массовке, то всю жизнь там и останешься. Если ты актёр второго плана, то всю жизнь будешь играть подобные роли. Я пару раз так снялся, а потом я попросил агента меня приглашать только на какие-то солидные роли. Эта девушка надолго пропала, и вдруг через 2 года раздался звонок. Мне говорят, что для меня есть роль. Я приехал и увидел, что студенты Баден-Вюртембергской киноакадемии снимали антивоенный фильм о событиях Второй мировой войны, и им нужен был актёр на роль снайпера. Я сыграл эту роль, и им так понравился, что они следующую работу решили писать просто на меня. Они написали сценарий фильма „The Night Father Christmas Died“, где три основных действующих лица, истории которых постоянно перемешиваются. Главного антигероя, который всё время меняется, должен был играть я, что я и сделал, хотя из фильма вырезали несколько эпизодов с моим участием, чтобы всех героев было поровну. Сейчас эти ребята все в Берлине и занимают довольно высокие позиции. А эту картину номинировали на студенческий „Oscar“, но мы ничего не получили, так как наш фильм был слишком профессиональным, а для студентов это – минус.
— Ты ещё сыграл роль Гиммлера.
— Это тоже – хороший опыт. Фильм был французско-немецкого производства под названием «Происхождение насилия»(„L’Origine de la violence“). Это – современная история с флешбэками (художественный приём, прежде всего в кинематографе, с временным прерыванием последовательности повествования с целью показа неких событий в прошлом. Прим. автора) из военного времени. Его снимали в Бухенвальде, а меня пригласили на роль Гиммлера, но текста у него не было. Я там появлялся, проводил инспекцию и т.д. Мне было некомфортно там находиться и играть эту роль.
17 мая по ARD в прайм тайм вышел фильм с моим участием «Моя подруга Фолькер», в котором я снова сыграл роль антигероя.
— И последнее, о чём бы я хотел поговорить, – о твоих продюсерских проектах. Это – чтения современной драматургии и конкурс драматургии «Баденвайлер».
— Чтение драматургии мы сейчас делаем меньше, потому что у меня сейчас больше театральной работы. Это происходит всего раза два в сезон. Мы как раз читали пьесы из конкурса «Баденвайлер», который я проводил лет десять – сначала с Союзом театральных деятелей России, потом – без него. С 2022-го года я этот проект закрыл из-за войны в Украине и ближайшее время его возобновлять не планирую, но на 18 июня у нас запланирован мини-фестиваль чтений «Не молчи». На нём представлены пьесы современных авторов, которые не могут быть прочитаны в России.
— Раз мы уже затронули, эту тему то расскажи, пожалуйста, как изменилась ситуация в Германии в связи с этими событиями, в частности, отношение к русскому языку.
— С одной стороны, я – не сторонник крайне решительных мер, когда хотят запретить всё от «Слова о полку Игореве» до ультрарадикальных диссидентов – Шаламова, Буковского и т.д. Мне это претит, и я не считаю, что должна быть «культура отмены». С другой стороны, я прекрасно понимаю, что кому-то русский язык стал неприятен. В марте прошлого года, когда появились первые украинские беженцы, мы поняли, что они хотят прийти в театр, я принял принципиальное решение – пускать их на спектакли бесплатно. Это были замечательные зрители, одна женщина мне сказала, что уже не думала, что вообще когда-нибудь будет улыбаться. В это же время мы играли на русском языке, но у меня было несколько девушек из Украины, и я предложил сделать спектакль на украинском языке той же пьесы, которую мы играли по-русски. Одна из них – Наташа – сделала перевод, мы начали её репетировать, но оказалось, что нет исполнителей мужских ролей, говорящих по-украински, было всего два. По техническим причинам нам пришлось делать две замены – на женскую и мужскую роль. В итоге мужскую роль мне пришлось играть самому. Сейчас мы играем этот спектакль на украинском языке – «Говори со мной» (одноактные пьесы Теннеси Уильямса).
Беседовал Евгений Кудряц
«Немецко-русский курьер», май-июнь 2023 года
Сайт журналиста из ФРГ Евгения Кудряца 