Инна Соколова-Гордон окончила факультет актерского мастерства и режиссуры Московского Института Культуры, работала преподавателем Московского Государственного Университета Культуры и Искусств. Одновременно с этим работала режиссёром-постановщиком в театрах Москвы.
После переезда в Германию основала берлинский театр «Русская Сцена», в котором является художественным руководителем, режиссёром и сценографом.
Выпускает спектакли по пьесам русской и зарубежной классики, а также на основе собственных инсценировок. Участник и победитель многих международных фестивалей как в странах бывшего СССР, так и «Дальнего Зарубежья».
Член Международного института Театра при Юнеско и РАО — Российского авторского общества.
Сегодня Инна – гостья нашего журнала.
— Инна, почему вы решили посвятить свою жизнь искусству и выбрали для себя эту область деятельности?
— В моей семье никто напрямую не относился к театру: мой родители – инженеры, но так получилось, что в шестом классе я попала в детскую театральную студию при театре и втянулась. Для меня это действительно оказалось священнодействием, поэтому я никогда в жизни не позволила себе нарушить регламент театра, – я не опаздывала, не пропускала репетиций, не срывала спектакли и т.д. К десятому классу – к окончанию школы – у меня созрела необходимость сделать театр профессией. В это время в Московском Университете культуры набирал курс Юрий Николаевич Мальковский – один из последних учеников Константина Сергеевича Станиславского. Мой режиссёр-педагог, у которого я начинала своё детское творчество, посоветовал поступать непосредственно к нему, и с первого раза я оказалась на «ступеньке» профессиональной реализации.
— А почему Вы выбрали именно режиссёрский факультет, а не актёрский?
— Где-то в 9-10 классе я попробовала свои силы по организации творческого процесса, по каким-то первым этапам режиссуры, и меня это очень-очень увлекло.
— Как Вы думаете, почему театральных женщин-режиссёров в России гораздо меньше, чем мужчин? Это связано с мужским шовинизмом, либо женщины сами не идут в эту тяжёлую профессию?
— Во-первых, для этого должен быть определённый склад характера, а также желание. Мы видим, что женщин-актрис больше, чем мужчин. Во-вторых, характер режиссуры требует выносливости и стойкости, он связан с умением скоординировать себя, процесс и людей вокруг себя. Наверно, не каждая женщина возьмёт на себя такую ответственность. Кроме того, для женщины важна семья и материнство, из-за чего происходит «растяжка» в разные стороны, если она хочет это совмещать с профессией режиссёра.
— Вы считаете, что женщины сами неохотно идут в режиссуру, а вовсе не потому, что мужчины их «выдавили» и не пускают?
— Я считаю, что это так обусловлено природой, но если женщина-режиссёр чувствует в себе силы, то она обязательно прорвётся!
— Что касается женщин – главных режиссёров, то я могу вспомнить только двух женщин: Галину Волчек, которая многие годы возглавляла «Современник» и Генриетту Яновскую – главного режиссёра Московского театра юного зрителя. Как складывалась ваша дельнейшая карьера после окончания института?
— У нас был выпуск 1986-го года, и это были очень трудные для творческого человека времена какого-то безвременья. Но наш курс был достаточно целеустремленным и очень взрослым, потому что ребята-сокурсники были гораздо старше меня – на 5-6 лет, а я поступила сразу де после окончания десятого класса. Это мне дало возможность поучиться взрослению, «схватить» отношение к миру с позиции того, что «должен делать я, а не кто-то за меня». Я не скажу, что нам приходилось выживать, но мы искали какие-то новые пути. Это была педагогика, работа с детьми, а также непосредственная деятельность режиссёра-постановщика, – везде приходилось работать в такое нелёгкое время. Мне не приходилось искать работу, она была всегда!
— Но 1986 год – это начало перестройки, и тогда как раз появилось больше возможностей, прежде всего, в выборе репертуара, когда можно было брать запрещенные ранее темы.
— Да, мы как раз хватались за разные фронты работа. Я работала и у Геннадия Юденича в театре полифонической драмы, и преподавала в институте, и вела в Дому культуры «Правда» детский театральный коллектив. Была возможность везде себя попробовать, и это оказалось во благо.
— В середине 2000-хх годов Вы переехали в Германию…
— Я вышла замуж в 2001 году, «осела» в Берлине в 2005-2006 годах, но с «отходами назад» и порывами вернуться в Москву, пока не возникла идея организовать здесь себя, процесс и привлечь людей. Я не знала, что из этого выйдет и выйдет ли вообще, правильно ли мы поступаем. Сегодня я бы ещё много раз подумала об этом – стоит ли создавать театр.
— Расскажите, пожалуйста, о своём детище. Ваш театр называется «Русская сцена».
— Сначала я в Берлине искала своих коллег, и тут был Камерный театр в Kulturbrauerei (Место проведения мероприятий для многочисленных культурных учреждений в Берлине. Прим. автора), но он как-то вышел из драматического направления и стал больше проектным. Это была не моя специфика, поэтому я собрала небольшой коллектив. Сначала это была детская группа, с которой мы выпустил наш первый спектакль. Потом добавились профессиональные актёры, и мы выпустили спектакль «Жена еврейка» по Бертольту Брехту, а далее возник вопрос о нахождении собственной театральной площадки. Двумя-тремя «рывками» мы сейчас «осели» на Kurfürstenstrasse 123, и уже 15 лет там находимся.
— Это – самый центр Берлина, если я не ошибаюсь.
— Да-да, это самый центр города, очень удобный, кроме того, это район, который «напитан» русской культурой 20-хх годов.
— Вы имеете в виду прошлый век, потому что сейчас у нас – тоже двадцатые годы?
— Конечно, я говорила о XX веке, а не о современности.
— Есть ли интересу к вашему русскому театру со стороны коренных немцев?
— Конечно, есть немцы, которые специально ищут и приходят к нам и входят с нами в контакт – творческий или информационный. Среди нашей публики есть «срез» обыкновенных немцев, которые услышали от своих жён (есть билингвальные семьи, где супруги являются русскоязычными) или от знакомых о нашем существовании, и на спектаклях всегда треть зрителей – немцы. Мы учитываем то, что они не знают русского языка, поэтому мы готовим материал так, чтобы им было его легко воспринимать. Для этого перед спектаклем раздаются флаеры, либо перед началом действия идёт небольшой «экскурс» в предстоящее представление. Немцы с большим интересом, любопытством и пониманием относятся к нам. Кроме того, на наш спектакль «Жена еврейка» приходили брехтоведы, и их оценка Брехта, который для них прозвучал намного глубже, интереснее и с другой точки понимания взгляда, стала неким открытием.
— Какой у вас – репертуар, это в основном, классика, либо есть и что-то современное?
— У нас есть и современные произведения, и классика. Всего у нас в репертуаре – около пятидесяти наименований нашей творческой продукции за 15 лет существования театра. Это – детский репертуар, репертуар для молодёжи, а также – для общего зрителя. Здесь есть европейская классика и современный европейский материал: два спектакля по произведениям румынского автора Матея Вишнека. Я много беру произведений, написанных в прозе, и превращаю его в драматургический материал. Например, роман «Исповедь маски» японского писателя Юкио Мисимы, такая же история произошла и с Сальвадором Дали, когда я взяла его дневники превратила их в спектакль «Сон жизни гения» . Так же это произошло и с одним из наших культовых спектаклей «Нуреевым», где за основу был взять роман «Танцовщик» ирландского писателя Колума Маккэнна, куда я добавила воспоминания и афоризмы самого Нуреева, и всё это вылилось в драматическую версию. Кроме того, у нас много классики – русской и европейской. Это – Шиллер, Шекспир, а из русской классики – Пушкин, Лермонтов, Островский и, конечно же, Чехов.
— У вас профессиональный театр, но бóльшая часть вашей труппы училась в Германии?
— Основой «костяк» – это люди моего возраста, – те, кто получили исконное и классическое театральное образование в Москве, Петербурге, Ташкенте. Есть следующий возрастной уровень – это люди, получившие образование в немецких театральных школах. Но наш основной состав периодически проходят тренинги, так что работа их достойна и приближена к профессиональной востребованности.
— Чем немецкая театральная школа образования отличается от русской?
— К нам приходят люди, окончившие немецкие театральные школы, и когда с ними идёт работа, и я требую от них отдачи по нашей школе, то не всегда бывает ожидаемый результат. Но им ещё интереснее окунуться в нашу школу, потому что у них уже есть какой-то бэкграунд: они «размяты» и приспособлены к театральной деятельности европейской школой, но что бы пойти в глубину и по вертикали – это как раз то, что они получают у нас.
— Последний вопрос связан с политикой. Сейчас есть такая тема – «Культура отмены» и «Отмена культуры», связанная с боевыми действиями на территории Украины. Вы на себе как-то это ощущаете? Как-то упал интерес вообще – к русской культуре и к русскому театру в частности?
— Я вам дам два ответа на ваш вопрос. С одной стороны, ситуация изменилась, а с другой – нет. Театр живёт по своим каноническим принципам нравственности, этики и эстетики. Тот ансамбль, который существует вокруг нас, очень корректен по отношению друг к другу. Это не означает, что нас есть какие-то запреты, но мы приходим, а все конфликты и проблемы оставляем за рамками театра. Мы занимаемся творчеством, однако половина нашей труппы имеет отношение к Украине: Киев, Харьков, Донецк и т.д., где живут их родственники и знакомые.
— Но я имел в виду немного иное: изменилось ли отношение тех же немецких зрителей к вашему театру на фоне войны?
— Когда мы вышли из пандемии – вынужденной межличностной изоляции, то было такое ощущение, что мир затаился в ожидании какой-то неминуемой катастрофы. Мы вроде бы активно начали действовать и вдруг мир остался без мира. Конечно, есть такие «доброжелатели», которые подходили и провоцировали нас: не сменить ли нам большую вывеску на театре (у нас по-русски написано «Русская сцена» и по-немецки – „Russische Bühne“), а то вдруг в неё полетят камни. Я достаточно спокойно к этому отнеслась, потому что условные для нас «санкции», которые к нам могут применить, для нас – ничто, так как нам никто ничего не давал, чтобы чего-то лишать. А лишить человека его духовности и культуры – это уже на уровне зверства. Я думаю, что до такого дело не дойдёт, а что касается интереса, то он не прошёл. Сейчас у нас активно идёт выпущенный в пандемию «Вишнёвый сад», который мог бы очень спровоцировать на какие-то вещи, потому что там звучат слова о соединении России и Украины: «вишню возили в Москву и в Харьков». Мы это понимаем и чувствуем и через свою трактовку – корректную и глубинную – позволяем (тем же украинским беженцам, которые к нам приходят, и нашим соотечественникам, а также немцам) довести до понимания и до собственного проникновения этот вопрос. Мы отвечаем за то, что делаем здесь и сейчас, так что наша опора сейчас – именно на русский репертуар, и мы сейчас играем только на русском языке. Будет восстанавливаться «Чайка», а также «Борис Годунов», и люди идут сюда именно для того, чтобы услышать, что мы есть и мы живы!
Беседовал Евгений Кудряц
«Немецко-русский курьер», июнь-июль 2022 года
Сайт журналиста из ФРГ Евгения Кудряца 