Актёра Бориса Хвошнянского за схожесть со звездой «Железного человека» прозвали русским Робертом Дауни – младшим. В отличие от голливудского коллеги творческая профессия не сразу его приняла. Но сейчас актёр живет по принципу «с корабля на бал»: днем — съёмки, вечером — театр. Нашему корреспонденту удалось побеседовать со знаменитым актёром, который снялся в более чем 100 фильмах, о его жизни и творчестве.
— Борис, я прочитал в интернете, что вы родились в семье инженеров-физиков. В 60-е годы прошлого века в СССР была дискуссия между «физиками» и «лириками». Я правильно понимаю, что вы не захотели стать условным «физиком», а решили стать «лириком»?
— Во-первых, интернет допустил некую ошибку: мои родители были не физиками, а инженерами. Существовала такая профессия «инженер-конструктор», а насчёт физики – это какой-то домысел. Во-вторых, в начале 90-хх годов, когда всё разваливалось, предприятие, где работал отец, стало «трещать по швам», поэтому он ушёл преподавать в общеобразовательную школу и как раз преподавал физику, так что произошла какая-то путаница.
— Но возвращаясь к вам: вы не захотели пойти по стопам родителей, например, в науку?
— Нет, о науке просто не могло быть и речи, потому что с моей усидчивостью и способностью концентрироваться на предметах, не вызывающих у меня изначально (в хорошем смысле слова) оторопи, и от которых я не впадаю в транс, с наукой было всё «глухо». Если в качестве науки считать музыку, то мне это было ближе, но тут всё упиралось в то, что я не знаком с нотной грамотой. Ввиду моей академической неграмотности в плане нот о поступлении в какое-то музыкальное учебное заведение тоже не велось речи. У меня был выбор: в какой-то степени пойти по родительским стопам в плане техники, либо рваться туда, к чему у меня по-настоящему лежала душа – к театральному делу.
— Насколько мне известно, вы занимались в театральной студии при Дворце пионеров. Это был театр юношеского творчества?
— Да, театр юношеского творчества – это была на тот момент весьма интересная организация, и среди его выпускников – немало известных людей, эта студия существует и по сегодняшний день, занимается театральным делом и выпускает спектакли. Кроме того, там есть всё, что связано с театром и его цехами – свет, звук, костюмы, грим, реквизит. Это – организация, приближенная к театру, но в уменьшенных пропорциях. Я там прозанимался примерно четыре года, хотя впоследствии всё равно поступил в педагогический институт имени Герцена. Я закончил 10 классов, поступал в театральный ВУЗ, но не «победил», и после этого я учился, чтобы стать преподавателем технических дисциплин, куда входят «труд», «черчение», «начертательная геометрия» и в том числе – «физика».
— Так что от физики вы всё равно не ушли, хотя, как я понял, педагогика – это не ваш «конёк», и вы покинули пединститут…
— Дело даже – не в педагогике, а в предметах, которые мне приходилось осваивать. Как выяснилось, это – настолько не моё, например, как ковка и чугун. А я, отвечая на вопрос о том, что можно сделать с ковким чугуном (Ковкий чугун – условное название мягкого и вязкого чугуна, получаемого из белого чугуна отливкой и дальнейшей термической обработкой. Прим. автора), говорил, что, разумеется, его надо ковать. За такой «гениальный» ответ я совершенно заслуженно «огрёб» 2 балла, после чего вывод был понятен: это место «под солнцем» – не моё, если даже я закончу институт имени Герцена, то заниматься нелюбимым делом я не буду, поэтому рано или поздно всё равно придётся менять профессию. Зачем 5 лет «отправлять коту под хвост»? Надо любой ценой штурмовать театральный институт, но пока я об этом размышлял –штурмовать или нет – Родина меня призвала выполнять воинский долг. Видимо, она считала, что я – «в долгах, как в шелках».
— Борис, а вам удалось в армии проявить свои актёрские способности?
— Я смотрю, вы, Евгений, «подкованы». Естественно, я – «не лыком шит», и когда высокая комиссия из военачальников спрашивала: «Кто тут – особо одарённый?», я готов был выступить за всех. Я сказал, что – очень многогранен: я – художник и танцор, «швец, жнец и на дуде игрец».
— А где вы служили?
— Это было в Ленинградской области – сравнительно недалеко, но какую-то часть службы мне всё равно пришлось «отрубить» в Мурманске, там, где в августе – уже полярное сияние и сугробы до «потолка»!
-Так что вас «помотало»!
— Не то, чтобы так, но одно «дальнее» место я освоил. А что касается всяких агитбригадных дел, то я широким шагом вышел из строя, но меня попросили уточнить – в чём я «силён»? Я сказал, что я – художник-оформитель, что являлось правдой, потому что в последних классах школы у нас был УПК — учебно-производственный комбинат. По тем временам при каждой школе существовал такой факультатив или практика, и все ученики должны были знакомиться с определёнными профессиями. Кто-то выбирал автодело, кто-то – домоводство, а я почему-то выбрал профессию «художника-оформителя», несмотря на свой оттеночный дальтонизм. В принципе, я сносно рисую, поэтом у в армии мне дали «зелёный свет». Кроме того, я восемь лет занимался хореографией, поэтому для агитбригады это было самое то: им были нужны танцоры! До того, как попасть в армию, я ещё 3 месяца проучился на отделении музыкальной комедии Ленинградской консерватории имени Римского–Корсакова. В этом смысле все «тузы» были у меня на руках. Мне сказали: «Ну, что, товарищ, мы поглядим, какой ты – в деле!». Так что я действительно оказался в агитбригаде, где танцевал и писал плакатным пером всякие плакаты патриотического содержания.
— Потом вы всё-таки поступили в ЛГИТМиК (Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Прим. автора). Вы учились с Дмитрием Нагиевым и Игорем Лифановым на одном курсе?
— Нагиев и Лифанов? А кто – это? (Делает вид, что не понимает, о чём идёт речь).
— Это – вообще-то такие артисты.
— Аааа, с этими артистами? Да, я учился с ними на одном курсе.
— Это – ваши сокурсники, но я им не скажу, что вы их не вспомнили. Кстати, я брал интервью у обоих, так что я их тоже немного знаю. А Нагиев уже тогда отличался хулиганским характером, либо во время учёбы он не был таким дерзким?
— Я бы не сказал: если Дима был бы тогда таким, каким он является сейчас, ему бы не «светило» окончить театральный ВУЗ, потому что всякий «выход» за пределы «пастбища» был строго наказуем. Дима – человек достаточно свободолюбивый, но нам всем поневоле приходилось существовать в определённых рамках, потому что академическое образование предполагает строгий и выверенный путь, а если ты начинаешь идти вправо или влево, то это, фигурально выражаясь, неподчинение. Есть программа, которую ты должен выполнять, а вся импровизация и «вольности» – за пределами образовательной жизни. Есть капустники (капустник – самодеятельное, как правило — для узкого круга «своих», шуточное представление, основанное на юморе и сатире. Прим. автора) и мероприятия, где можно себя проявить, там – пожалуйста, а так – нет, поэтому Дима был достаточно «причёсан».
— Вы дружили с Нагиевым и Лифановым или каждый был – сам по себе?
— Я, пожалуй, входил в самостоятельную «компанию», а Лифанов с Нагиевым вполне контачили и, насколько я знаю, продолжают это делать.
— А девочки у вас там на курсе какие-то известные были?
— Я был студент, как вольный казак, и, кстати, пару раз за это был на грани «вылета», но, к сожалению, почему-то из барышень никто вертикально вверх так и не «выстрелил»!
— Но достаточно трёх звучных фамилий с одного курса. Я считаю, что это – не так уже и плохо!
— А кто – третий?
— Вы, Лифанов и Нагиев!
— Спасибо за такое иерархическое распределение, но я бы себя тоже с удовольствием разместил на первое место, что я и делаю! (Смеётся).
— Когда вы находились в труппе театра «Время», то в начале 90-хх годов с тем же Нагиевым ездили на гастроли в Германию. Можете вспомнить тот период?
— Это – 92-93 годы, мы проезжали Франкфурт на Одере, но походить и получить впечатление возможности не было, так как, в основном, мы базировались под Франкфуртом-на-Майне. Это был небольшой городишко, название я уже не вспомню, разумеется, очень симпатичный на фоне того, что мы тогда видели в Российской Федерации. Тогда был развал не только в «головах», а это всё оптически наблюдалось: абсолютная не ухоженность, такая тоска и безысходность, что было трудно предположить, что за этим всем есть какая-то приятная перспектива. Германия с её аккуратностью и порядком и даже другим небом, как мне тогда показалось, конечно, произвела сильное впечатление: другая манера общения – очень спокойная и размеренная, не такая «загруженная», как у нас. Мы привыкли делиться проблемами, а там ничего такого не было. Однако у меня тогда возникла «крамольная» мысль: а не стать ли мне гражданином ФРГ? Тут я себя не «победил»: эмоционально я бы хотел жить в Германии, но «головой» пришлось признать, что это невозможно. Я – достаточно семейный человек, и все родственники у меня – в России. При этом, я – не настолько амбициозен, насколько можно было бы быть и начинать всё с «нуля», учить немецкий язык, так что я оставил все эти мысли.
— Теперь я хотел немного поговорить о вашей внешности. Может быть, вы на меня обидитесь, но она у вас – демоническая. Это мешает или, наоборот, помогает в актёрской деятельности? Если у Игоря Лифанова – сугубо отрицательная внешность, то у Вас — более обаятельная.
— Мне тут довольно сложно судить, насколько выгодна такая внешность или нет. Мне везёт в том, что я играю и тех – и других, потому что вы справедливо заметили, что у меня присутствует какое-то обаяние, но у меня ещё и какой-то хитрый глаз, его никуда не деть! Это, конечно, не глаз убийцы, поэтому мне попадаются разные персонажи, и всё зависит от тех граней, которые предполагает роль.
— А что вам ближе – какие-то криминальные истории, либо что-то более психологическое и мелодраматическое?
— Я бы удовольствием бегал с наганом с кургана на курган и снимался в боевике, но в данном случае моя внешность вряд ли позволяет отразить какого-то боевика, но, может быть, чеченского, хотя тут я – «пас»!
— Вам приходилось играть иностранцев?
— Да, были югославы, естественно, итальянцы. В театре это – само-собой: итальянцы, французы и Средиземноморье – это всё моё, но парадокс в том, что порой при таком моём «оптическом» портрете я иногда играл и «Ивана Иваныча Иванова». Я не стал «развивать» эту тему, но я сыграл роль Николая Геннадьевича, хотя, конечно, посмеялся над этим. С другой стороны, мне предлагают принять участие в достаточно неплохом абсурде, где я могу «преломить» предлагаемую роль, сделать её под себя и более интересной, наделить своего персонажа какими-то чертами, чтобы зритель не думал о национальности героя, а следил за тем, как он себя ведёт. Это – некоторое «вмешательство» в сценарий, но когда режиссёр на это идёт, то получается очень выпуклый персонаж. Мне это интересно, и я в меньшей степени думаю о том, как мне превратиться в «Ивана Ивановича», при том, что я – Борис «Средиземноморский!»
— Что может быть причиной категорического отказа от роли для вас?
— Глупость, твердолобость и не да бог ещё и – пропаганда, это – категорически нет за любые деньги. Подобные прецеденты были, но я отказывался, совсем не жалею, потому что репутация – дороже. Можно сыграть в какой-то мелодраме, которая точно «потонет» в общем «потоке», так как мне нужно зарабатывать деньги, однако если это выходит за рамки моего представления о здравомыслии и о вкусе, тогда я отказываюсь, независимо от того, «полный метр», либо это – сериал или «мувик» (от слова „movie“ – „кино». Прим. автора) на четыре серии. С глупостями очень трудно бороться, тем более, если эти глупости – извне, поэтому проще – отойти в сторону и не принимать в этом участие…
— Понятно, что сейчас из-за коронавируса всё кинопроизводство приостановилось, но мы сможем вас увидеть на телеэкранах в ближайшее время?
— Кое-что уже «разморозилось», а из того, что уже снято, это – небольшие исторические фильмы – по четыре серии (речь идёт о детективном сериале «Анна-детективъ-2». Прим. автора), но я сейчас снимаюсь ещё в одном проекте.
Беседовал Евгений Кудряц
«Немецко-русский курьер», август-сентябрь 2020
Сайт журналиста из ФРГ Евгения Кудряца 